usa_changer_mgroup_1.jpg

Sara Brammer draws a line on the white board. She writes "not abusive" at the left end of the line, ”super-abusive" at the right.”.

usa_changer_mgroup_2.jpg

Bill is proud of the fact that he called the police and did not go round with a baseball bat.

usa_changer_mgroup_3.jpg

LeAnthony is a veteran of the men's group.

usa_changer_mgroup_4.jpg

LeAnthony's wife Sheila is grateful for the treatment LeAnthony has received.

usa_changer_mgroup_5.jpg

LeAnthony thLeAnthony thanks God that his daughter called the police that day.

usa_changer_mgroup_6.jpg

usa_changer_mgroup_7.jpg

usa_changer_mgroup_8.jpg

Is Bill "super-abusive"?

usa_changer_mgroup_9.jpg

LeAnthonys started talking about his violent upbringing.

usa_changer_mgroup_10.jpg

“A super-jerk, an asshole,” declares Sara.
Мужская группа
– Я пока не встречала ни одного обидчика, который признал бы свою вину на нашей вводной беседе, – говорит Сара Браммер. – Они всегда начинают с того, что объясняют целую кучу вещей, желая «всё расставить по местам». Часто они бывают очень славными. В большинстве случаев они поначалу преуменьшают значение своих поступков или объясняют свое поведение. Они считают, – и желают нас в этом убедить, – что то, что они сделали, было сделано из-за того, что сделала ОНА.

«Одна треть из них бьет просто потому, что это действенно»


Имя:
Сара Браммер
Что делает:
Психолог, работает с мужчинами, склонными к насилию


80 процентов мужчин, приходящих на занятия группы психотерапии в «Синерджи Сервисез» в Канзас-Сити, попали сюда не по своей воле. Каждому вынесен приговор, и в тюрьму его не посадят только при условии, что раз в неделю в течение 26-58 недель (разница зависит от тяжести преступления) он сидит вместе с другими мужчинами в группе и говорит: «Меня зовут ХХ, и я здесь, потому что я бил жену».
Остальные 20 процентов приходят добровольно.
– С добровольцами работать труднее всего, так как мы их не контролируем, – рассказывает Сара Браммер. – В основном, они записываются к нам, находясь в фазе «медового месяца» – между вспышками насилия. А когда напряжение нарастает, они нередко пропадают. Тот, кто прерывает терапию, подвергаются гораздо большему риску вновь применить насилие.

Из тех, кто в течение четырех лет проходит курс психотерапии, примерно 70 процентов отказываются от насилия.

Сара вспоминает первую встречу с ЛеАнтони. Он вовсе не был милым.
– Нет, это уж точно, – соглашается высокий, хорошо одетый чернокожий мужчина, желающий поведать о произошедшем с ним изменении. – Я всегда был задиристым. Я четко давал понять, что не терплю, когда мне перечат. Теперь я благодарю Господа за то, что в тот раз моя дочь вызвала полицию. Это стало спасением и для меня самого, и для семьи.
– ЛеАнтони – отличный, но и весьма необычный пример того, как психотерапия в мужской группе срабатывает, – отмечает Сара Браммер, – когда склонный к насилию мужчина всерьез меняет свое поведение. У нас таких примеров наберется, пожалуй, с горстку. Исследования показывают, что наилучшие результаты дает длительная терапия. Работа с мужчинами, склонными к насилию, приблизительно так же эффективно, как лечение алкоголиков или наркоманов. Из тех, кто в течение четырех лет проходит курс психотерапии, примерно 70 процентов отказываются от насилия. Но мы и понятия не имеем, насколько это зависит от того, что они по-настоящему изменились. Мужчины ведь знают, что они находятся на свободе условно и сядут в тюрьму, если опять попадутся за нанесение побоев.

– И еще меньше мы знаем о том, прекращают ли они применять сексуальное, психическое или экономическое насилие. Ведь кроме кулаков есть множество других способов осуществления контроля и власти. Кто может ответить на этот вопрос – так это жены и подруги этих мужчин. Самое важное в нашей программе то, что мы сфокусированы на безопасности жертвы. Каждый мужчина, приходящий к нам, подписывает бумагу, давая согласие на то, что мы можем связаться с его партнершей и расспросить ее. И мы действительно стараемся это делать.
Мы встречаемся с Шейлой, женой ЛеАнтони. Она описывает свою жизнь в браке, когда она все время будто ходила по тонкому льду.

– Он просто взрывался, и трудно было предугадать, когда такой взрыв произойдет. Я научилась заглядывать ему в глаза, чтобы оценить ситуацию. Если глаза у него чернели, мне лучше было ни о чем не спрашивать: вопроса о сумме в каком-нибудь счете было достаточно. Меня он бил лишь изредка, но зато часто разбивал что-нибудь из вещей, в первую очередь – то, что было мне дорого. Свои вещи никогда не трогал, каким бы потерявшим всякий контроль он ни казался.
– Чем больше я узнавала о его детстве, тем больше понимала. Он в течение всей жизни находился на грани смерти. Мы все были жертвами, и он тоже. Теперь все переменилось. Муж – мой лучший друг, а о лучшем друге ведь заботишься.

По словам Сары Браммер, приблизительно у трети обидчиков можно проследить истоки насилия, лежащие в их собственном детстве.

В ходе терапии ЛеАнтони по-новому увидел своего отца и то насилие, в условиях которого мальчик ЛеАнтони жил всю свою жизнь. По словам Сары Браммер, приблизительно у трети обидчиков можно проследить истоки насилия, лежащие в их собственном детстве. Это значит, что теперешний мужчина когда-то сам подвергался побоям или видел, как отец избивал мать. Еще у одной трети имеет место та или иная медицинская проблема – психическое заболевание, тяжелый случай алкоголизма или наркомания.
– Но остальные – примерно одна треть – бьют просто потому, что это действенно, – объясняет она. – Он замечает, что добивается своего, когда избивает ее. Она усваивает, что он прибегает к насилию, чтобы получить и удержать свою власть над ней. Кроме того, обидчик убеждает жертву, что во всем этом виновата она сама, и она напрягает все силы, чтобы только избежать насилия. Со временем ему даже не надо особо часто ее избивать – достаточно бывает угрозы.
– Меня совершенно не интересует, что женщина сделала или, наоборот, чего не сделала. «Моя жена – пьянь, которая спит с соседом», – заявляет он. Вот как? Но говорим-то мы сейчас не о ней. Речь идет о тебе.
– Меня страшно раздражает, что постоянно задают вопрос: «А что же она не уйдет?» Получается, что вину как бы перекладывают на женщину. Единственный правомерный вопрос – это: «Почему он бьет?»

Меня страшно раздражает, что постоянно задают вопрос: «А что же она не уйдет?» Получается, что вину как бы перекладывают на женщину. Единственный правомерный вопрос – это: «Почему он бьет?»

– У нас наверняка есть случаи, когда мужчина был приговорен к прохождению психотерапии и действительно прошел курс, но вовсе не изменился, – полагает Сара Браммер. – В этой ситуации женщина может подумать, что снова заявлять в полицию бессмысленно. Все равно ведь, мол, не поможет. И тогда, возможно, окружающее общество ничего не будет знать и замечать – пока в один прекрасный день он ее просто не убьет.
Сейчас четверг, вторая половина дня. Группа мужчин сидит в конференц-зале с голыми стенами. Время терапии. Обычно участников шесть-семь человек, но некоторые вышли из зала, потому что не хотели фотографироваться или давать интервью.

У Билла проблем с гласностью. Это белый мужчина с татуировками и довольно опасного вида, приговоренный к прохождению курса психотерапии. Он рассказывает, что всего один раз случилось, что жена «попала под телик». Ему доводилось и раньше сидеть в тюрьме, но всегда после нанесения побоев мужчинам. Он всегда считал, что бить мужчин и женщин – это разные вещи и что дело чести – не поднимать руку на женщин.
– Тебе ведь не нужно было применять насилие до тех пор, пока ты контролировал ситуацию, – предполагает Сара.
И тут Билл рассказывает о том, что случилось в субботу утром.
– Мне позвонила дочь и сказала, что новый приятель моей жены ей угрожал. И знаете, что я сделал?

Он с гордостью оглядывает окружающих. Все отрицательно качают головами.
– Я позвонил в полицию! Раньше я бы такого ни за что не сделал. Я бы взял свою бейсбольную биту, поехал бы к ним – и сидел бы сейчас в кутузке.
Билл, конечно, поехал к жене домой, но только когда туда уже прибыли полицейские. Он наорал на полисменов и обругал их за то, что они не восприняли всерьез его обвинения в адрес приятеля жены, в то время как с дочерью ничего страшного не произошло. Возможно, происшествие даже было спровоцировано. Сейчас идет бракоразводный процесс, и жена наверняка хорошо знает, на какие кнопки давить, чтобы вызвать взрыв насилия со стороны Билла.

Но на Сару Браммер не производит впечатления образ действий Билла.
– Всегда будут происходить вещи, которые будут тебя бесить. Нормальные люди в такой ситуации действовали бы совершенно иначе.
Она чертит линию на доске. У левого конца линии пишет «неагрессивный», у правого – «сверхагрессивный».
– Куда на этой шкале можно поместить Билла? – спрашивает она.

Сара утверждает, что многие склонные к насилию мужчины весьма ее уважают и что им она может говорить почти все что угодно.

Сам Билл склонен поместить себя куда-то ближе к середине, в то время как один из участников ставит его за пределами шкалы, еще правее, чем «сверхагрессивный».
– То есть, полная задница, придурок, – делает вывод Сара.
Билл, похоже, на это не обижается. Сара утверждает, что многие склонные к насилию мужчины весьма ее уважают и что им она может говорить почти все что угодно. Есть даже психически больные правонарушители, по поводу которых не существует ни малейшей надежды на то, что психотерапия им поможет, но которые, тем не менее, каждую неделю приходят на занятия сариной группы.
– Ну, так я, по крайней мере, могу присматривать за ними.
«Выписке» подлежит мужчина, который принял участие во всех встречах курса и составил для себя план действий во избежание насилия, на которого больше не заявляли в полицию, который перестал говорить скабрезности о женщинах и который – если в том есть необходимость – может нормально общаться со своей женой или подругой.

Покидая «Синерджи Сервисез», видим объявление рядом с входной дверью: «В этих помещениях ношение любых видов оружия, включая скрытое от глаз ручное огнестрельное, строго запрещено».
М-да, спасибо. Так оно, пожалуй, побезопаснее будет.